воскресенье, 10 ноября 2013 г.

Том 5 Глава 1: Молитва, посланная в даль.

Ничего не вижу... Не подходи... ко мне...

Глава 1: Молитва, посланная в даль.

Пусть судьба пошлет успех.
                    Быть мне счастливей иль несчастней всех!
- У. Шекспир, «Венецианский Купец», Акт II, Сцена  I[1]

Сион.
Она пыталась его позвать, но голос ее не слушался. Язык не шевелился. Руки и ноги были тяжелыми, будто закованными в цепи, и она не могла их освободить. Сион не повернулся. Его спина, облаченная в белую рубашку, удалялась все дальше и дальше. Вокруг них была тьма. Чернильно-черная темнота растекалась вокруг. Не было ни малейшего лучика света.
Сион, постой. Ты не можешь уйти.
Обернись. Вернись домой. Не уходи еще дальше.
Тьма шевельнулась. Она ощетинилась, ловко поднялась, будто живая, и поглотила целиком удаляющуюся белую спину.
Сион!
Вопль пронзил ее горло. Ужас превратился в дикую боль, сковавшую все тело. Она пыталась ринутся во тьму за Сионом, но тело не двигалось. Она не могла сделать ни шагу вперед.
Кто-нибудь… кто-нибудь, помогите мне. Остановите его.
— Каран.
— Мадам!
Она услышала голоса. Кто-то держал ее за руку. Ее слегка трясло.
— Каран, ты меня слышишь? Ты слышишь мой голос?
— Мадам, очнитесь!
Голоса обладали силой. Темнота в глазах рассеялась, появилась светлая дымка..
О… я слышу вас. Слышу.
Каран открыла глаза. Она все видела размыто, будто сквозь завесу. Два размытых лица — смуглого мужчины и девочки — всматривались в ее собственное. Но они расплывались. Ей казалось, что если она моргнет, они задрожат, померкнут и исчезнут.
Она чуяла запах хлеба. Масляные булочки, с большим количеством сливочного масла в тесте. Вечером жители Затерянного Города стекались в булочную Каран за ее доступной и вкусной выпечкой: трудяги после долгого трудового дня; голодные студенты; дети с мелочью, зажатой в кулачках — для этих бедных покупателей ей надо было закончить готовку ровно к пяти часам. Похоже, старенькая духовка работала исправно — около дюжины масляных булочек уже были готовы.
Для Каран аромат выпечки был запахом самой ее жизни. Аппетитный запах, так хорошо знакомый ее носу, энергично вернул Каран в реальный мир.
Завеса спала. Два лица перед ней стали четкими.
— Лили… Йоминг…
— Похоже, ты очнулась, — Йоминг тяжело вздохнул с облегчением. Слава богу, беззвучно произнесли его губы. — Можешь встать? Не заставляй себя.
— Да… я… я в порядке.
Йоминг поддержал ее, пока она поднималась. Она лежала на диване в углу ее кухни.
— Я… потеряла сознание…
— Ага, — сказал Йоминг. — Там, за прилавком, ты просто свалилась на пол. Я был так напуган. У меня сердце до сих пор бешено стучит.
Йоминг расплылся в улыбке облегчения. Каран попыталась улыбнуться в ответ, но ее щеки задеревенели и не подчинялись.
— Мадам! — Лили бросилась Каран на шею. В ее глазах блестели слезы. — Мадам, Вы в порядке, да? Вы теперь в порядке?
Лили прижалась щекой к шее Каран. Она была влажной. Руки девочки тоже тряслись. Слезы маленькой девочки были теплыми, почти горячими. При обычных обстоятельствах Каран обняла бы малышку, но ее руки до сих пор не слушались. Они все еще были налиты тяжестью, ей казалось, что она все еще терзается в своем сне.
Сион.
Ей хотелось рвать на себе волосы. Ей казалось, что она с ума сойдет. А что, если прямо сейчас Сион направляется в место, где руки матери не могут его достать? Что если он опускался в глубины ада?
А если так и есть, если это и правда происходит, что мне делать? Что я должна…
— О! — тихо выдохнула Лили и отстранилась от Каран. — Там маленькие мышки!
Коричневая мышка сидела на полке с приправами. Еще одна, серая, высунула свою пушистую мордочку рядом.
— Эй, их две.
Лили подняла два пальца. Они родственники? Две мышки моргали своими очень похожими глазами цвета винограда и жались друг к другу.
Одна принесла ей письмо Сиона. Но откуда взялась вторая?
— Лили, можешь принести мне маленький кусочек сыра из холодильника? Он в нижнем ящике.
— Хорошо.
Каран протянула руку к мышкам на полке, нежно, но со всей доступной ей силой. Кончики ее пальцев дрожали. Две мыши переглянулись и деловито дернули усиками.
Пиии-ииии.
Одна из них подбодрила другую, которая и повернулась мордочкой к Каран. Глаза у животного были маленькими, но умными. Эти мышки обладали интеллектом. Они могли понимать язык и чувства людей.
Каран потянулась дальше. Она перевернула руку ладонью вверх.
Ииии. Пиии.
Серая мышь скользнула вперед. Не колеблясь ни минуты, она прыгнула на ладонь. Мышка затрясла головой из стороны в сторону и выплюнула изо рта маленькую капсулу. Это было уже второе письмо за сегодня.
— Мадам, Вы хотите сыр мышкам отдать?
Каран кивнула Лили и открыла капсулу. Почерк был не Сиона. Но она уже видела его раньше. Обладатель этого почерка протянул ей руку помощи и вытянул из глубин отчаяния после того, как Сиона забрало Бюро Безопасности. Почерк был красивым и текучим, он демонстрировал ум и силу воли своего обладателя. Она не могла забыть этот почерк.
(Воссоединение настанет. Нэдзуми)
Одно короткое предложение, не дотягивающее и до десятой части его предыдущего послания, но Каран могла вздохнуть с облегчением. Ее тело окутал прохладный, успокаивающий ветерок. В груди будто пропало что-то, затрудняющее дыхание.
О, я могу дышать.
Отчаиваться было слишком рано. Она могла пока не терять надежду.
— Нэдзуми…
Каран обнаружила, что произнесла это имя вслух. На миг ей показалось, будто кто-то обнял ее за плечи. Она чувствовала, что ее поддерживают пусть и невидимые, но сильные и нежные руки.
Воссоединение настанет. Что бы ни случилось, я верну Вам Сиона живым. Обещаю.
Она будто слышала низкий голос, шептавший ей в ухо. Она снова глубоко дышала.
Нэдзуми был там. Всегда, в любое время он будет рядом с Сионом. Ее мальчик был не один.
— Каран, что это?
Йоминг смотрел на руку Каран.
— Письмо.
— Письмо? Мыши тебе на дом почту приносят?
— Да, — она улыбнулась. — И оно написано от руки. Разве от этого не больше радости, чем от электронного письма?
Теперь она могла улыбаться. Йоминг и Лили переглянулись, у них тоже уголки губ поползли вверх. Лили, которая отламывала кусочки сыра и кормила мышек, подошла и приложилась щекой к груди Каран. В этот раз Каран наконец-то нормально обняла ее.
— Я испугалась, — со слезами пробормотала Лили. — Испугалась, что… Вы больше не двинетесь… как папа… Мне было страшно. Очень.
— Папа? Что-то случилось с твоим папой, Лили?
— Мой прежний папа. Мой настоящий папа.
— Что?
Йоминг слегка покачал головой.
— Нынешний отец Лили — второй муж Рэнки, она снова вышла замуж.
— Так Гэцуяки-сан… — Каран запнулась. — Понятно.
Она воскресила в памяти длинное худое лицо с висящими бровями. После слов Йоминга она поняла, что они с Лили не похожи ни лицом, ни строением тела. Но она никогда не ощущала ничего странного, видя, как они идут держась за руки или заходят купить хлеба. Они были счастливой семьей, дочка и отец, которые прекрасно ладят. После исчезновения Сиона она ощущала болезненные уколы в сердце, когда видела Гэцуяки вместе с Лили. Ей было и грустно, и завидно.
— Тогда отец Лили…
— Он умер несколько лет назад.
— Незадолго до вашего переезда сюда, мадам, — влезла Лили. — Но знаете, я своего нового папу тоже люблю. Он очень смешной. Вечно смешит меня.
Лили подняла подбородок, на ее личике расплылась усмешка. Пусть и слабая, но это была улыбка облегчения из-за того, что Каран снова может нормально разговаривать.
— Я и не знала. Рэнка никогда ничего не говорила.
— Она, наверное, не хотела, — сказал Йоминг. — Для нее это болезненные воспоминания.
Похоже, он проболтался, сам того не заметив. Йоминг вздохнул. Лили начала рассказывать.
— Однажды мы ели вместе и папа перестал шевелиться. Он сказал: «Я не могу дышать», — и упал со стула. И я не знаю почему, но потом он совсем перестал шевелиться.
Лили затрясло, будто воспоминания о прошлом выходили из нее. Взгляд Каран скользнул на Йоминга. Она спросила его взглядом.
Что это было?
— Отец Лили умер у нее на глазах, — неуверенно произнес Йоминг, прикрыв глаза. — Нет, — тут же поправил он себя. — Его убили.
— Убили!
Страшное слово вернуло образ удаляющейся спины Сиона. Каран обнаружила, что так сильно сжала кулаки, что ногти впились в ладонь.
— Отец Лили — его звали Суифу — был строителем, великаном, который по праву гордился своей силой, — сказал Йоминг.
— Мама говорит, что он был очень добрым, сильным и крутым. Он очень любил маму, да?
Йоминг криво улыбнулся.
— Думаю, Рэнка слишком уж приукрашивает все, даже для рассказа дочери. Суифу был тот еще выпивоха и транжира, поэтому они вечно ругались. Но он был хорошим парнем и усердно трудился ради семьи. Он был шумным и любил петь. Когда напивался, вечно песни горланил громким голосом. Да, — он кивнул. — Он был хорошим парнем. Он точно очень любил свою семью.
— Но его… Убили?
— Отчасти.
— Отчасти… — повторила Каран. — Йоминг, можешь объяснить так, чтобы я поняла?
Йоминг придвинул потрепанный стул и сел. Правой рукой он нежно погладил волосы Лили. Этот жест показывал, как сильно Йоминг заботится и дорожит племянницей.
— Объяснить, чтобы ты поняла, хах… если бы это было так просто. Я еще многого не знаю, так что тяжело даже ход событий восстановить.
Йоминг всегда говорил сбивчиво и часто заканчивал свои предложения неловко. Тем не менее, он смог подобрать нужные слова и начал излагать фрагменты истории.
— Суифу тогда участвовал в стройке некоего здания. Он был рабочим на стройке.
— Некоего здания…
— Ага. Но мы до сих пор не знаем, что это было за здание. Я слышал, Суифу и сам понятия не имел. На стройку его отвозили в фургоне без окон — он не видел ничего снаружи.
— Тогда, чтобы заставить его замолчать…
— Нет, Каран, этого быть не могло. Суифу серьезно отнесся к работе, но его совсем не интересовало, что это за здание. Его мало заботило, в какой части города он работал и для чего строилось здание. Даже если ему и было любопытно, такой секрет рабочему не разнюхать. Все было умело скрыто. Сразу после смерти Суифу, я немного прошелся, пытаясь узнать, где работал мой зять, но безрезультатно. Открытого доступа в этом городе не существует. Если власти хотят что-то скрыть, мы, простые горожане, ничего не сможем с этим поделать. Не было нужды заходить так далеко и убивать Суифу, чтобы скрыть секрет.
— Тогда… От чего он умер?
— Говорят, что, вроде как, это сердечный приступ был. Но я не могу поверить, что он мог случиться у Суифу. Это все равно, что утка в пруду утонула.
— Значит, должно быть что-то еще.
— Ага…
Йоминг замолчал и обвел взглядом комнату.
— Все нормально, — заверила его Каран. — Нас не записывают.
— Если так, — Йоминг сделал паузу. — Прости, — неожиданно произнес он, — так скрытно себя веду. Мне так неловко.
— Нет, вовсе нет.
Записывающих устройств и правда не было? На самом деле, Каран не была до конца в этом уверена. Власти обладали невероятной силой. Они могли сделать что угодно, если пожелали. Им не трудно записывать все разговоры горожан и обрабатывать эту информацию.
Но все равно.
Каран крепко сжала записку в руке.
Она ничего не добьется, если будет продолжать дрожать от страха. Вместо того, чтобы молчать, затыкать уши — дайте мне говорить, дайте мне слушать. Она скажет это вслух; она навострит уши, чтобы услышать. Ей это казалось единственной оставшейся возможностью.
Каран решительно наклонилась к Йомингу и его словесной карусели.
— И что это за «что-то другое», о чем ты хотел поговорить?
Йоминг моргнул всего раз. Затем он посмотрел Каран прямо в глаза.
— Все это домыслы. Но если я тебе расскажу, боюсь, в итоге это лишь принесет тебе проблемы.
— Я хочу услышать это, причем по своей воле, — она попыталась подтолкнуть Йоминга рассказывать дальше. — Ты сам узнал свою часть правды. Ты сказал, что почти ничего не знаешь, но, зная тебя, догадки у тебя, скорее всего, есть. Ты что-то ухватил, верно? Ниточку — возможно, тоньше паутинки, но она ведет к истине?
— Ты слишком многого от меня ждешь, — тяжело произнес Йоминг. — У меня нет силы, смелости или способа сделать такое… но могу сказать, что зарплату Суифу на той работе получал очень, очень высокую. Слышал, она была в два раза больше обычной. Рэнка удивилась, когда узнала, что Суифу получал «особую компенсацию за опасность». Тяжело представить стройку с риском опасности в таком месте, как Номер 6.
— Особая компенсация за опасность… — Каран задумалась. — Если что-нибудь обвалится или взорвется…
— Или за работу с химикатами.
— Химикаты… то есть яд?
— Или его аналог. Что-то неизвестное: нечто, с чем не умеют толком обращаться даже ученые Номера 6.
— В голову не приходит ничего подходящего.
— Да, это тяжело представить. Информации не хватает.
— Но отец Лили там не один работал, так ведь? — уточнила Каран. — Разве не стоило опросить и других людей, чтобы узнать больше?
— В том то и дело: я не смог найти никого из них.
— Ты не смог их найти?
— Ага. Они пропали — или вообще не существовали. Другими словами, кроме Саифу больше никто из людей не был привлечен к строительству.
— Никто из людей… о, то есть роботы…
— Да, роботы. Использовались строительные роботы.
Каран подняла голову и посмотрела на потолок, даже не видя его. Сион тоже управлял роботами. Это были роботы-уборщики в парке.
— Они очень милые, но с точки зрения технологии им есть куда расти. Вот как на днях: у женщины ветром сдуло шляпу, и робот подобрал ее, что само по себе здорово. Но робот не мог контролировать силу своей хватки, и в результате скомкал шляпу. Женщина была в ярости, представляешь? Так что, я думаю, для мелких и деликатных заданий лучше подходят люди. Знаешь, человеческие пальцы изумительны.
И он слегка шевелил пальцами…
Каран потерла закрытые глаза, чтобы силой прогнать из головы мысли о сыне. Она заговорила самым спокойным голосом, на который была способна.
— Отец Лили выполнял работу, которая роботам не по силам.
— Возможно, — согласился Йоминг. — Но Суифу не был техником. У него не было никаких специальных технических навыков. То есть, он был серьезным парнем и я уверен, он бы старательно выполнил любую работу, но… Не могу представить, чем он занимался среди этих роботов.
— Подушечки пальцев?
— А?
— Различие между людьми и рабочими роботами.
Пальцы Сиона всплыли в ее памяти. Они были ловкими. Они всегда мастерски справлялись с тонкой работой, которую она ему поручала. Иногда она даже ловила себя на том, что любуется их ловкостью.
Знаешь, человеческие пальцы изумительны.
— Роботы должны быть полезнее, если надо снести стену или перенести тяжелые вещи, но с мелкими заданиями, требующими осторожности… например, посмотрим… использование мелкой плитки для создания сложного узора на стене или выгравировать буквы на колоне… роботы ведь этого не могут, верно? То же самое с хлебом. Если тебе нужен хлеб, который на вкус и внешний вид весь одинаковый, хватит и машины. Но праздничные пироги, к примеру — важно ведь, чтобы они красиво смотрелись и подходили вкусу человека — чтобы получилось хорошо их надо делать вручную.
— Но Суифу не мог печь хлеб или пироги как ты. Он не умел выкладывать узоры из плитки или делать гравировки. Он правда не умел ничего особенного… по крайней мере, я так думаю.
— А как на счет переноски вещей?
— Переноски?
— Да, важных вещей… вроде чего-то хрупкого или мягкого… вещи, которым надо сохранить форму, вроде шляпы. Человеческие руки для такого больше подходят.
— Ты права. Наверное, так и есть. Возможно, Суифу переносил что-то очень опасное, то, что роботам не доверишь. Но… даже если это правда, я понятия не имею, что это было и как оно могло привести к такой неожиданной смерти. Сколько бы я не напрягал мозг, за пределы домыслов выйти не получилось. В итоге нам остается лишь снова и снова задавать вопросы, на которые нет ответа. Мы ничего не знаем наверняка… нам известно лишь, что Суифу участвовал в строительных работах и умер. Вот. Верно, Каран?
Тон Йоминга в один миг стал тяжелее, он так понизил голос, что она едва его слышала.
— Этот город безжалостно пожирает людей, — прорычал Йоминг. — Иногда я думаю именно так. Он пожирает людей, вышедших за границу городских ценностей; людей, которых он считает ниже своих ценностей; людей, восставших против этих ценностей. Сначала он пожирает их головы, разрывает их, перемалывает в крошку, а затем выбрасывает.
— Мм… — неопределенно ответила Каран.
— В общем, это место, Затерянный Город, что-то вроде выгребной ямы для города: здесь скапливаются люди, не соответствующие критериям ценности города, низшие люди. Нет, они, наверное, специально создали такое место. Это склад ненужных людей.
Каран почувствовала, что тяжелый, низкий голос Йоминга начинает дрожать, так же как и слова, слетавшие с его губ. Он бросил взгляд на Лили. Видимо устав от разговоров взрослых, девочка отошла на пару шагов поиграть с мышками. Серая и коричневая мышь сидели на коленях Лили, набивая щеки кусочками сыра. Неважно, человек или животное, маленькие существа всегда милы. Забота взрослых — защищать любой ценой эти маленькие тела и умы.
Так считала Каран. Она не хотела обрушивать на Лили, такую юную, весь ужас реальности. Да, человек не должен быть слепцом. Он не должен поддаваться обману. Для этого нужно уметь различать ложь и находить истину. Но эта крепкая воля порождалась взрослыми, которые в силу возраста могли вынести «знание». Лили была слишком юна.
— Лили.
Девочка посмотрела на Каран своими большими, карими глазами.
— Не думаю, что этим мышкам хватит сыра, чтобы наесться. Кажется, там в углу витрины оставалась вчерашняя масляная булочка. Дашь им половину?
— А мышкам можно давать хлеб?
— Да. Дашь им его в качестве награды? И можно попросить тебя и за магазином присмотреть? Если зайдет покупатель, я хочу, чтобы ты его тепло поприветствовала и сказала: «Добро пожаловать!» Обещаю позже угостить тебя свежими булочками.
— Ура! Знаете, всегда мечтала работать пекарем.
Мышки перебрались на плечи Лили, явно став ее близкими друзьями. Они были умными и могли понять, какие люди опасны, а каким можно доверять.
— Мадам, знаете что? — Лили стала на цыпочки и поднялась к уху. — Я Вам секрет расскажу.
— Хорошо, и что же это?
— У мамы будет малыш. Я стану старшей сестрой.
— Боже, Рэнка? Фантастика. Когда?
— Когда потеплеет и зацветет множество цветов.
Йоминг раздраженно улыбнулся.
— Эй, Лили, а ты уверена, что стоит вот так выдавать мамины секреты?
— Мадам можно знать.
— Я так рада, — тепло произнесла Каран. — Спасибо, что рассказала. Когда малыш родится, надо будет отпраздновать огромным тортом. Ладно, Лили, ты ведь присмотришь за моим магазином, да?
— Ага. Мне говорить «Добро пожаловать!», верно? Добро пожаловать!
С мышками на плечах Лили вышла из комнаты и пошла за прилавок булочной. Йоминг снова вздохнул.
— Верно. Думаю, нам бы не хотелось, чтобы Лили это слышала.
— Конечно. Услышать, что к родному отцу относились как к вещи, и что он потерял жизнь в результате… даже если ей все придется узнать позже, сейчас еще слишком рано.
Йоминг медленно оторвал взгляд от двери, за которой исчезла Лили, и перевел его на Каран.
— Относились как к вещи… верно, с Суифу обращались, как с роботом. Ему не сказали, насколько опасна работа. Они, наверное, наплели чего-то неопределенного и помахали большой зарплатой у него под носом. Суифу жаждал денег. Его совсем недавно уволили с прошлой работы из-за разногласий с коллегами. Ради поддержки семьи он готов был пойти на риск, чтобы найти работу. Власти, конечно, это все разузнали и потому выбрали Суифу. У них, все-таки, полный доступ к информации о горожанах. Подобрать нужного кандидата им — раз плюнуть. Им нужен был тот, кто выполнит работу, не зная об опасности; тот, кто привык к тяжестям; ответственный, эффективный, но молчаливый работник. Человек без любопытства, любознательности или подозрительности. Тот, кто не прочь рискнуть за деньги — Суифу, наверное, был идеальным кандидатом.
— Вот поэтому его работа и неожиданная смерть должны быть как-то связаны. Ты в этом уверен.
— Ага. Не знаю, как они могут быть связаны, но они точно связаны. Спроси почему, и я отвечу…
— Ответишь?
— Скорая помощь. У Суифу случился приступ и Рэнка, само собой, вызвала скорую помощь. Но она сказала, что врачи приехали необычайно быстро. Сказала, после звонка и трех минут, наверное, не прошло.
Скорая помощь, приезжающая за три минуты — для Затерянного Города это была большая редкость; нет, это можно было назвать нереальным.
Святой Город Номер 6 был урбанистическим обществом, построенным на строгой иерархии. Во главе с мэром и городскими политиками, лишь горстка «избранных» имела власть. Они звались «элитой» и жили в роскошных поместьях в Хроносе, особом районе, одаренные спокойной, обеспеченной, невероятно комфортной жизнью. Под ними находились обычные горожане, которые, хоть им и далеко было до жизни в Хроносе, счастливо — по крайне мере, их так заставили думать, — проживали свои дни, окруженные высокоразвитыми научными и медицинскими технологиями. Люди вроде Каран, жившие в Затерянном Городе, были еще дальше от «элиты» и не были обеспечены ни одним из городских сервисов, доступных обычным горожанам. К ним относились как к недо-гражданам. Как сказал Йоминг, Затерянный Город был складом ненужных людей.
Скорая медицинская помощь была почти недоступна в Затерянном Городе. Каран как-то слышала, что число больниц здесь не дотягивало и до десятой части их в Хроносе. И это несмотря на то, что больных и раненых пациентов в Затерянном Городе было куда больше.
Скорая приехала меньше, чем за три минуты. Что стоит за этим почти чудесным обстоятельством?
— Ты к тому, что отец Лили находился под наблюдением, чтобы они могли вмешаться, если произойдет что-то необычное?
— Наверное, это было наблюдение Третьего Уровня. У Суифу начались конвульсии за обеденным столом, но к приезду врачей он уже не двигался. Не знаю, был ли он тогда жив или уже умер, поскольку люди из Департамента Здоровья и Гигиены его унесли. Рэнка хотела была поехать с ним в больницу, но ее не взяли. Ей приказали оставаться дома.
— И после этого отец Лили…
— Два часа спустя он вернулся уже холодным трупом. Доктор, присланный Департаментом Здоровья и Гигиены объяснил, что это был сердечный приступ, но, конечно, мы не могли в это поверить. Я тоже там был, прибежал после звонка Рэнки. Я умолял его объяснить подробнее, но это не помогло. Идентификатор Суифу изъяли для освидетельствования смерти, чтобы разрешить похороны.
— Ясно… так вот что случилось.
Она знала, что дает неразумный ответ. Но она понятия не имела, как ответить на слова Йоминга — как она должна ответить. Это нельзя было просто пропустить мимо ушей. Но, конечно, простые слова утешения и соболезнования в равной степени не годились. Тогда что ей сказать и как? Она колебалась. Ее сомнения превратились в беспокойство с легким оттенком страха. Дальнейшие слова Йоминга лишь усилили этот страх.
— Когда доктор уходил, что он, по-твоему, сказал Рэнке?
— Этот пациент умер почти безболезненно, — сказал он. — И лицо Суифу и правда было мирным. Он улыбался, будто видел приятный сон. Но Рэнка и Лили видели, как дергалось от боли его лицо при приступе. Как могли они поверить, что он умер тихо?
— То есть ты хочешь сказать, что лицу отца Лили придали мирное выражение с помощью какой-то особой процедуры…
Каран тяжело сглотнула. Включая ее собственных родителей, все виденные Каран мертвецы мирно улыбались. Их лица светились улыбками, будто при жизни они не испытывали никакой боли или невзгод. Каждое мертвое лицо было прекрасно. Так, думала она, и должно было быть — в Номере 6, где были развиты обезболивающие и всем гарантировалась мирная и безболезненная смерть.
Это была ложь, подделка. Здесь даже смерти людей скрывались и переделывались. Все обстоятельства и факты, связанные друг с другом, и смерть каждого человека вынимались, подчищались, выравнивались, чинились и возвращались назад под видом «мирной смерти».
Мы живем в куда более тревожном мире, чем я могла себе представить. А что если эта тревожная природа была далеко от того, что могло нарисовать мое бледное воображение?..
— В любом случае, смерть Суифу окутана тайной. Рэнка снова замужем и смогла наладить свою жизнь. Я — как ты и сама, наверное, видишь — живу день за днем в роли поставщика информации. Меня так забросали другими просьбами, что я забыл о Суифу. И каждый раз я себя проклинаю. Это мои будни: скрипя зубами, я напоминаю себе, что не должен забывать о Суифу и, конечно, моих жене и сыне.
— Ты просто не сможешь их забыть, — заверила его Каран. — Если отца Лили и твою семью убил город. Ты ведь не сможешь, да?
— Нет. И это все, что я могу: помнить. Продолжать помнить. Я никогда не забуду всех, кого у меня отобрали. Но иногда у меня мурашки по коже пробегают от мысли — а если власти меня поймают? И если они сотрут мою память…
Йоминг вперился взглядом в лицо Каран. Ее взгляд потемнел. Казалось, ее глаза заполнись отчаянием, и взгляд плавал в нем.
— Что значит, сотрут твою память? — спросила она.
— Лоботомия. Надрежут мой мозг скальпелем, забирая воспоминания и способность мыслить.
— Йоминг, ты…
Ты позволяешь своим мыслям уйти не в ту сторону. Ты бредишь.
Она не смогла произнести остальные слова. Лоботомия — наверное, это возможно. После исчезновения Сиона, Святой Город срывал одну за другой искусственные маски прямо у нее на глазах. Хоть Каран открылось совсем немногое, это принадлежало не Святому Городу; это был безжалостный авторитарный город-государство.
Этот город пытается подавлять людей.
Он хотел овладеть разумом, телом всех без исключения жителей. Установить неусыпный контроль над их жизнями, судьбами и подавить их.
Да, как и сказал Йоминг, Номер 6 поглощал людей. Он разрывал любую попытку остаться человеком, любую душу или волю к сопротивлению, и заглатывал их. Это был не Святой Город. Это был ревущий монстр, безумный в своем желании властвовать.
Заметил ли кто-нибудь? Неужели все были так одурачены видимостью довольства и удобной жизни, что не заметили монстра? Какая глупость…
Каран яростно покачала головой. Это были не просто чьи-то еще проблемы. Определенно нет.
— Каран, тебе снова становится плохо? — озабоченно спросил Йоминг. — Ты все-таки только после обморока — тебе стоит немного отдохнуть. Прости, что поднял такую тему.
Йоминг являл собой искреннее раскаяние. Каран снова упрямо покачала головой.
— Нет, не в этом дело. Я просто кое-что вспомнила.
— Хм? Что?
— Лили как-то уже спрашивала меня. Счастливы мы или нет.
Лили однажды спросила ее: «Мы ведь счастливы, да?»
Это было довольно давно. Тогда Каран закончила свою борьбу за открытие булочной и дело наконец-то начало налаживаться. Каран пробормотала: «Хмм, да, наверное», и склонила голову набок. Она смогла превратить готовку, которую любила, в свою работу. На этом особо не разживешься, но она, по крайней мере, знала, как заработать себе и сыну на жизнь. Даже лишившись всех привилегий и покинув Хронос, они все равно могли обеспечить себе стабильную жизнь. Тогда это и было. Она и не подозревала еще, что через пару лет ее ждет жестокая разлука с Сионом. Так что, по правде говоря, если бы ее спросили, счастлива ли она, Каран могла кивнуть и ответить утвердительно. В то время она совершенно не считала себя несчастной.
Каран падение из Хроноса в Затерянный Город не принесло печали или страдания. Наоборот, она наслаждалась легкостью, отбросив жизнь, лишенную проблем с едой, одеждой и домом. Хоть к ней и относились как к недо-горожанину, она все равно была внутри стен Номера 6 в качестве жителя Затерянного Города. Пока ей не нужно было ничего дорогого, ее жизнь была вполне обеспеченной. Чистая вода и еда были легкодоступны. Пусть и переполненные, но существовали больницы для Затерянного Города, куда она могла пойти на осмотр. У нее была обитель, защищающая от ветра и дождя. Она была свободна от страха недоедания, голода, переохлаждения или геноцида. Сион был рядом с ней и у нее были клиенты, приходившие к в магазин Каран купить хлеба.
Она точно не была несчастна.
Она не смогла полностью согласиться с вопросом Лили о том, счастливы ли они, не из-за ее собственной ситуации или настроения, но потому, в глазах девочки промелькнула тень. Наверное, это было неуверенность. Наверное, Лили была не уверена, ее эмоции так спутались, что она уцепилась за хозяйку булочной, которую так любила и доверяла ей.
«Тяжело однозначно сказать, счастливы мы или нет. Часто мы считаем себя счастливым или нет, часто грустим или радуемся. Есть множество различных чувств».
«Да? — Лили сжала пальцы. — У нас много разных чувств, верно?»
«Верно. Ты тоже так считаешь, да, Лили? Даже в течении дня иногда ты ощущаешь счастье, а иногда наоборот, так ведь?»
«Ага. Когда я очень голодна и прихожу есть Ваши кексы, я счастлива, Мадам. Но когда мама злится на меня или я ссорюсь с другом и не помогу извиниться и помириться, я грущу. Но…»
«Хм?»
«Но учитель в школе говорит, что все в Номере 6 счастливы. Говорит, несчастных в Номере 6 нет».
«Вас этому на уроках учат?»
«Ага. Когда директор произносил свою речь. Он сказал, что за пределами Номера 6 мир жесток и несчастлив. И люди умирают каждый день. Они умирают, потому что им не хватает еды или они дерутся и ранят друг друга. Он сказал, люди как звери, и живут как звери тоже. И по сравнению с ними в Номере 6 просто рай, и все счастливы».
Под звероподобными людьми он, вероятно, подразумевал жителей Западного Квартала. Это были такие презрительные слова. Только подумать, что кто-то, занимающийся образованием детей, называет людей зверьми…
Каран сморщила лоб. Она наклонилась и заглянула Лили в глаза.
«Но ты так не думаешь, Лили?»
«Хмм, — размышляла вслух Лили. — У меня такое странное чувство. Похоже на то, когда желудок сводит. Потому… потому что, знаете… У мамы иногда грустное лицо, потому что она устает из-за работы или из-за того, что у нас нет денег. И наш сосед, дедушка Сайтон все время плохо выглядит, потому что у него спина болит. Поэтому, когда мы говорим, что все счастливы, это кажется странным…»
«А директору ты этого не сказала?»
Лили округлила глаза и с силой затрясла головой.
«Тогда бы директор очень на меня разозлился. Иногда нас вызывают в кабинет и бьют кнутом».
«Боже мой, кнутом! Какой ужас…»
«Если ты живешь в Номере 6 и не считаешь себя счастливым, значит, ты плохой ребенок. Вот они и говорят, что тогда мы должны кнутом получать».
«Нет, конечно! — у Каран вырвался пронзительный возглас. Она положила руку на плечо Лили. — Лили, это точно неправда. Совсем не правда».
«Мадам…»
Ее сердце лишилось покоя. Она могла слышать его быстрые удары. Она знала, что должна сказать этой девочке нечто важное, но не могла облечь это в слова. Она разозлилась на себя.
«Лили, ты еще ребенок, и… — она замолкла. — Нет, даже взрослым позволительно думать о совершенно разных вещах. Неправильно ведь, если все думают и чувствуют одинаково, да? И-и…»
Несчастные люди есть и в Номере 6. Наверное, куда больше, чем я думаю.
Это Каран знала и сама. Она переехала из Хроноса — места, где живут избранные, в Затерянный Город — дыру. Она не считала это трагичной судьбой, но видела своими глазами, испытала на собственной шкуре, что значит и дно, и вершина Номера 6.
Несчастные люди были не только в Затерянном Городе, но и в Хроносе — месте, которое было широко известно как настоящий идеал. Да, там были несчастные люди, причем много. Но никто даже не говорил вслух «Я несчастлив». В Хроносе не было ни одного человека, ноющего из-за проблем с финансами или жалующегося на здоровье, подобно Сайтону. Всем жителям гарантировались высокие и постоянные выплаты, их положение открывало доступ к новейшим, самым развитым медицинским технологиям в любое время суток. Но несчастные все равно находились.
«Чем бы мне заняться завтра?» — услышала она как-то бормотание.
Это была пожилая дама, живущая по соседству. Хотя «соседство» это находилось в Хроносе довольно далеко, потому что к каждому дому примыкал обширный участок. Периодически садовники из города приходили привести в порядок сад (а еще проверить охранную систему, установленную в саду, о чем Каран узнала лишь намного позже), так что в отличие от Затерянного Города, где жилища разных людей разделяли лишь стены, Каран не доводилось лично встречаться с соседями или беседовать с ними.
Но Каран находилась в необычайно хороших отношениях с этой женщиной лет семидесяти и периодически получала приглашение на чай. Муж женщины, ее дочь и внуки были, как и Сион, признаны городской элитой, поэтому ей предоставили условия, даже более благоприятные, чем у остальных жителей Хроноса. Но, несмотря на это, она не была надменной или снисходительной, она вечно заглядывала и предлагала руку помощи Каран, которая растила сына в одиночку.
В тот день все было так же. Теплым солнечным днем поздней осенью женщина пригласила Каран на чай.
Вдыхая нежный аромат черного чая, наливаемого из чайника, Каран готова была уже произнести в предвкушении «ммм», когда женщина пробормотала эти слова. Ее голос был сухим и ломким, как листва, танцевавшая на улицах. Сухим, но тяжелым и угрюмым.
«Чем мне заняться завтра?»
Каран медленно подняла взгляд от расписанной розами чашки и уставилась на элегантный, спокойный профиль говорившей женщины. Слова без проблем достигли ушей Каран. Но тон женщины так сильно расходился с красивым пейзажем, роскошным поместьем и ароматным чаем, что Каран вынуждена была переспросить.
«Вы о чем?»
Взгляд пожилой женщины начал медленно блуждать. За украшенными рубинами очками (почти единственная модная вещь), ее глаза, окруженные морщинками кожи, моргнули.
«Я… Понятия не имею, чем займусь завтра».
«То есть Вам нечего делать?»
«Я не знаю… что я хочу делать, Каран-сан».
Слезы скопились в уголках ее глаз.
«Вы не знаете?..»
«Ничего нет. Одна пустота. И это меня пугает. Особенно я не люблю утро. Оно самое страшное. Когда я думаю, что это начало очередного пустого дня, я прихожу в такой ужас, и…»
Каран была еще молода, ее смутили заплаканное лицо пожилой женщины и произнесенные ею слова. Будто в доказательство того, что она не играет, ее закутанные в шаль плечи дрожали.
«Ах… но… — запнулась Каран. — Думаю, если Вы захотите, то сможете заняться чем угодно. Так много всего…»
«Вы так считаете? Мне кажется, пустые дни будут пролетать один за другим до самой моей смерти… Когда я думаю, что так и умру, не в силах ничего сделать, мне становится, скорее, страшно, чем больно».
Каран поднялась на своем месте и почти на автомате покачала головой.
«Это неправда. Потому что, смотрите — декор этой комнаты или то, как подан чай — все очень милое, Вы в этом хороши».
Пожилая женщина ответила на неловкий комплимент Каран спокойной улыбкой.
«У Вас добрая душа, Каран-сан. Но… ну, однажды, думаю, Вы тоже ощутите тот же страх, что и я».
Глаза за стеклами очков совсем не смеялись. Они походили на темные пещеры. Каран помнила, что вздрогнула. Она ощутила холодок в этой комнате, наполненной роскошной мебелью и поддерживающей оптимальную температуру круглый год. Взгляд пожилой дамы был таким пустым, таким угрюмым, что от него бросало в дрожь. У женщины была куча времени и богатство. Разве не была она в том положении, когда можно исполнить все мечты? И все равно она жаловалась: какая избалованность, какая жадность… Каран попыталась произнести это мысленно. Но и сердце, и тело ее отшатнулись от угрюмого и пустого взгляда перед ней. За стеклами очков жило, излучая тусклый свет, отчаяние, способное вызвать ужас. Каран допила свой чай и быстро удалилась. Она ясно помнила, как звякнуло блюдце, когда она поставила на него дрожащими пальцами свою чашку.
Вскоре после этого, на границе смены сезонов, пожилая дама неожиданно умерла. Она лежала в гробу, окруженная белыми лилиями, которые, по ее словам, очень любила, с закрытыми глазами и блестящей кожей, как если бы была жива и ее лицо озаряла нежная улыбка. Каран казалось, что если окликнуть женщину, та ответит.
«Я прожила очень счастливую жизнь. Я благодарна за все Номеру 6».
Это были ее последние слова, если верить ее дочери, работавшей в Центральном Административном Управлении.
Я прожила очень счастливую жизнь. Я благодарна за все Номеру 6.
«Ваша мать так сказала? Правда?»
«Конечно. А почему она не должна была? Моя мама жила в полном достатке. Разве кто-то другой считал бы по-другому?»
«Ну… Я просто подумала, может, Вам самой просто казалось так…»
«Мне?»
«Да, — произнесла Каран. — Вы никогда не думали, что Ваша мать могла быть несчастна?»
Дочь нахмурила брови, в ее взгляде мелькнуло явное отвращение. Она посмотрела на Каран как на опасного зверя, отступив на полшага назад.
«Такого просто быть не может, чтобы моя мама была несчастна — пошипела она. — Она в таком состоянии ни единого дня не прожила. Разве это не очевидно? Надеюсь, Вы воздержитесь впредь от грубых замечаний».
Она повернулась к Каран спиной. Все похороны она держалась на расстоянии. Тогда Каран и поняла, что пожилая дама была несчастлива. Она сражалась со своим несчастьем, которое пришло из-за требования быть счастливой — жизнь, в которой запрещено грустить.
Возможно…
Ее сердцебиение участилось. В голове всплыло кукольное личико женщины в окружении белых лилий.
Возможно… она убила себя?..
Она не могла сказать это вслух. Для жителя Хроноса совершить самоубийство было просто невозможным. Невероятным. Им говорили, что этого и представить себе нельзя.
И все же… но… если несчастье существовало, несмотря на то, что его не должно было быть, разве не должны были быть и люди, расставшиеся с жизнью, стоя на краю отчаяния, потому что у них не было другого выбора?
Каран с силой сжала свои траурные перчатки, когда гроб увозили на кладбище.
Надо было рассказать Лили о той старой даме.
Несчастье было обречено существовать всюду, неважно, Хронос это или Затерянный Город. Каран казалось, что они с Лили должны вместе это обдумать — о том, почему люди несчастливы; как они могут снова стать счастливыми; что они могли назвать настоящим счастьем. Она должна была обговорить это с маленькой девочкой — о директоре школы, навязывающем им счастье; о пожилой даме и ее угрюмом взгляде; о боли, закипающей подобно чайнику. Она должна была тщательнее размышлять о своей тревожной душе и волнении девочки. Но Каран ничего не сказала и ничего не сделала.
«Несчастные люди есть везде. Я не думаю, что у него есть право говорить, что все люди должны быть счастливы, только потому, что он директор», — сказала она, выбрав самую нейтральную формулировку. Тут она услышала, как от задней двери ее зовет торговец мукой со своими мешками ржаной и пшеничной муки. Покупатели стекались в магазин.
«Спасибо, мадам. До свидания».
И Лили ушла. Карен притворилась, что погружена в работу, и прогнала из мыслей Лили, воспоминания о ее страхе на похоронах, мысли о счастье и несчастье, вычистила разум от всего этого. Она перестала думать. Она даже забыла. Йоминг сжал зубы и впечатал все в память. Но она забыла. Она и не пыталась вспомнить.
Это она была дурой, она и никто другой.
Если бы я была мудрее, если бы подумала немного дольше, может, Сиону и не пришлось бы через все это проходить.
И не только Сиону. Возможно, она и Сафу принесла несправедливую и жестокую судьбу. Каран сильно закусила губу.
Сион, Сафу, живите. Пожалуйста, живите. Живите, чтобы вернуться домой и дать мне извиниться за мою глупость. Дайте мне обнять вас этими руками. Дайте вымолить ваше прощение.
Она прижимала кусочек бумаги к груди и молилась.
(Воссоединение настанет. Нэдзуми)
Нэдзуми, я молюсь тебе. Пожалуйста, позволь мне увидеть их лица снова. Всего один раз.
Она услышала звонкий смех Лили. Он был легким и беззаботным, его сопровождало тихое попискивание мышки.
Воссоединение настанет.
Она пробормотала слова из записки. Она пыталась сдержать слезы, которые наворачивались на глаза. Плачем делу не поможешь.
Сейчас я могу молиться лишь тебе, которого еще не видела.
Воссоединение настанет.



[1] Перевод: Т.Щепкина-Куперник

Комментариев нет:

Отправить комментарий