воскресенье, 10 ноября 2013 г.

Том 6 Глава 4: Оставьте упованья

Глава 4: Оставьте упованья
Я увожу к отверженным селеньям,
Я увожу сквозь вековечный стон,
Я увожу к погибшим поколеньям.
Был правдою мой зодчий вдохновлен:
Я высшей силой, полнотой всезнанья
И первою любовью сотворен.
Древней меня лишь вечные созданья,
И с вечностью пребуду наравне.
Входящие, оставьте упованья.
Данте, «Божественная Комедия», том первый: «Ад», песня третья[1]
Все началось неожиданно. Никто не в силах был это предсказать.
Все началось неожиданно, прямо посреди толпы, собравшейся на площади. Все началось, подобно взрыву газа, который слишком долго был сжат под землей.
День Святого Праздника, 2017. 12:15 дня. Площадь перед Ратушей (так же известной, как «Лунная капля»).
Ветер был ледяным и колючим, но солнце светило ярко. Чистое небо было окрашено в яркий голубой цвет, подходящий для торжеств. У людей было легко на сердце. Они размахивали флагами и восхваляли Святой Город.
— Наш могучий Номер 6.
Площадь перед ратушей, на которой проходили все церемонии, была битком набита народом.
— Жарко, — пожаловать женщина, зажатая в толпе. Она была молодой и стройной. — Здесь столько народу, так и задохнуться можно.
— Это точно, — согласилась стоящая рядом с ней подруга. Она была низкой, с черными волосами. Он вздохнула, вытирая с носа пот. — Разве не ужасно, что даже пройти негде? Так отвратительно потеть зимой. Я вся липкая.
— Да, просто не верится. Зря только одевались.
— Точно.
Обеим едва ли приходилось когда-нибудь потеть. Они всегда жили в домах, где температура и влажность подстраивались под максимально комфортный уровень. Пот, стекающий по рукам и спинам, был для них невыносим. Жар толкотни в толпе они считали чрезвычайно неприятным.
Женщина с черными волосами надула накрашенные губы.
— Мой начальник сказал, я абсолютно точно должна участвовать в церемонии. Иначе зарплату урежут.
— Мне тоже. Босс приказал. Он сказал, я обязана прийти. Если бы не это, меня бы здесь не было.
— Они узнают по идентификатору, если ты не придешь, да? Ворота сканируют твой личный номер, когда ты через них проходишь… и я слышала, потом они сообщают тебе на работу.
Стройная женщина угрюмо кивнула и нахмурилась. Капля пота покатилась по ее щеке.
Ох, как неприятно. Хотела бы я принять душ и освежиться.
Черноволосая женщина продолжала изливать поток жалоб.
— Моя младшая сестра еще учится, но она сказала, их всех собирают в школе, чтобы отвезти сюда.
— Правда? У нас же ничего такого не было?
— Нет. Слышала, это только с этого года началось. Они хотят узнать, насколько ты предан городу. Сестра жаловалась, что если не участвовать, получишь отрицательные баллы в свою колонку Деятельности. Тебе пометят рангом Д. А значит, ты не сможешь получить дальнейшее образование или устроиться на работу. По-моему, это немного жестко, не находишь?
— Так и есть. Они практически заставляют нас. И, кстати говоря, в последнее время с этим перебор, разве нет? Куда ни кинь, уровень преданности то, уровень преданности се. Мне это кажется каким-то странным…
Стройную женщину неожиданно оборвали, схватив за руку. Белая рубашка. Серые брюки. Невзрачный мужчина средних лет.
— Эм, что?.. — начала было женщина.
— О чем вы сейчас говорили?
— Простите?
— О чем вы двое сейчас говорили?
Женщины переглянулись. У них сердца в пятки ушли.
— М-мы просто говорили о… знаете, о жаре… и все такое…
— Правда? А мне показалось, вы выражали некоторое несогласие и недовольство по отношению к городу. Я прав? — прищуренные глаза мужчины блеснули. Говорил он учтиво, но огонь в его глазах был острым и жестоким. Женщины струсили. Страх пронзил их тела.
Бюро безопасности.
— Н-нет! — запротестовали они. — Недовольство… нет… никогда, мы бы такого не сказали. Мы бы и не подумали о таком. Не мы, мы бы никогда… Черноволосая женщина прижала дрожащие пальцы к груди. На ее глаза наворачивались слезы. Мама, Папа. Помогите.
— Неважно. Не позволите ли проводить вас двоих? Похоже у нас будет куча времени, чтобы выслушать вашу историю.
— Как Вы можете… это не… не…
Черноволосая женщина не в силах была больше это выносить и расплакалась. Стройную женщину тоже трясло.
— Позвольте вас проводить.
Появился еще один мужчина в таком же костюме и схватил женщину за руку. Его пальцы были на удивление холодными.
Нет! Это нечестно, мы просто болтали. Мы просто высказывали мысли вслух.
Она была так поражена ситуацией, что даже не плакала, в отличие от подруги. Стройная женщина только дрожала.
— Тогда пройдемте.
Глаза мужчины язвительно вспыхнули.
Мне страшно. Мне так страшно. Помогите, Мама, Папа.
— Ох-х.
Послышался сдавленный стон. Он исходил изо рта мужчины. Тот выпучил широко распахнутые глаза, открывая и закрывая рот, подобно рыбе. Его голос застрял в горле. Только губы шевелились. Его руки дернулись к шее. Лицо начало темнеть.
— Ч-что такое?
Мужчина с холодными пальцами потянулся к ней.
— А-а-а-а-а!!!
Женщина закричала. Ей казалось, что крик разорвет ее горло. Черноволосая женщина начала кричать почти в тот же миг.
— О, Боже!
Мужчина перестал шевелиться. Он замер, рот и глаза так и остались открытыми. Им виден был его рот.
Шлеп.
Что-то с мягким звуком упало на мостовую. Что-то маленькое и белое…
Зуб.
Зубы мужчины выпадали у него изо рта один за другим. Его волосы тоже начали выпадать. Они седели и разлетались вокруг. Глаза мужчины закатились, он упал лицом на землю. Его тело дергалось в конвульсиях. На шее мужчины росло черное пятно. Оно превратилось в нарыв, а потом…
Несравнимо большая волна страха накрыла женщину. Ей казалось, что она с ума сойдет. Наверное, она уже потеряла рассудок. Наверное, она сошла с ума и потому видит то, чего не должно было быть. Ей оставалось лишь закричать. Ее пришлось повысить голос, чтобы излить как-то свой ужас. Иначе ее тело набухнет и лопнет. Она расколется.
Женщина глубоко вздохнула.
— А-а-а-а-а!
— И-и-и-ик!
Не успела женщина открыть рот, как крики и вопли раздались отовсюду. Они звучали тут и там. Голоса мужчин, визг женщин, вопли молодежи, крики стариков — все кругом извивалось, смешивалось и дергалось.
— Нееет!
Черноволосая женщина отчаянно дергала руками и ногами. Казалось, она исполняет какой-то буйный танец.
— Что-то… что-то здесь. Внутри меня. Помогите, помогите мне!..
Ее зубы выпали, когда она открыла рот, чтобы закричать.
Шлеп, шлеп, шлеп.
На шее черноволосой женщины расползалось пятно.
— Это яд! — воскликнул кто-то. — Бегите! Мы все отравлены.
Она услышала другой голос, произнесший: «Мы все умрем».
Это яд. Бегите. Мы все умрем. Это яд. Бегите. Мы все умрем.
Женщина переступила через упавшего мужчину и попыталась бежать. Но не успела она это сделать, как у нее перед глазами что-то блеснуло. Насекомое? Кто-то ткнул ее в спину. Толстая женщина споткнулась и упала рядом. Бегущая толпа безжалостно обрушилась на нее.
Это Ад. Надо выбираться отсюда — быстро — прямо сейчас.
Неосознанно прижимая руку к собственной шее, женщина переступила через валявшиеся на земле тела и отчаянно ринулась бежать.
День Святого Праздника, 2017. 7:02 утра — Затерянный Город.
Каран занималась выпечкой. А точнее, краватами. Она разделила тесто с миндальной крошкой на кусочки в форме галстуков. Она обжарила их, сбрызнула апельсиновым кюрасо и, в качестве финального штриха, посыпала сахарной пудрой.
— Выглядят вкусно, — сказала Лили, глотая слюнки.
— Так и есть. Давай я отберу те, что не пойдут на продажу, и мы съедим их вместе с чаем. Или ты предпочтешь к ним теплое молоко, Лили?
— Я хочу холодного молока. Я больше холодное люблю.
— Хорошо, так и сделаем. Холодное молочко, но не слишком много, иначе у тебя горлышко заболит. Но не забудь, Лили, перед этим…
— Я должна помочь с магазином, верно? — закончила девочка. — Я собираюсь действительно хорошо поработать. Мне нравится помогать Вам с магазином, мадам. Это интересно.
— Сегодня день Святого Праздника, так что дел будет много.
— Знаю. Сначала мне надо правильно сказать «Здравствуйте» и «Добро пожаловать», а потом сложить булочки и кексы в пакет.
— Угу. И не забудь сказать «Пожалуйста, не стесняйтесь пользоваться подносами на столе у входа. Вы можете класть на них покупки». А если покупатели — дети, или у них проблемы с руками или ногами, спроси их «достать это для Вас?»
— Здравствуйте и добро пожаловать! Пожалуйста, не стесняйтесь пользоваться… пользоваться…
— Подносами на столе у входа.
— Подносами на столе у входа. Можете класть на них свои покупки. Достать это для Вас?
— Блестяще, Лили! Вот это дух. И не забывай улыбаться.
Ноздри Лили одобрительно затрепетали.
— Легко улыбаться, когда так хорошо пахнет. Мои щеки просто тают, вот так.
Когда она ухватилась за собственные щеки, тень мелькнула в глазах девочки. Лили заговорила слегка упавшим голосом.
— Мадам?
— Да, милая?
— Можно я и для папы возьму немного выпечки?
— Конечно. Я отложу и для твоей мамы, и для папы… а что, Лили, что такое? Что-то случилось с Ренкой?
Каран слышала, что мама Лили, Ренка, была беременна вторым ребенком. Возможно, что-то произошло. Жителям элитного района Хронос была обеспечена тщательная и скрупулезная помощь и лечение от специализированного медперсонала, от зачатия до рождения ребенка. Но жителям Затерянного Города о таком уровне медицинского обслуживания оставалось только мечтать. Смертность среди инвалидов, стариков и детей здесь была куда выше по сравнению с Хроносом.
Каран ее жизнь в Затерянном Городе вполне устраивала. Но бесчисленное количество раз она сталкивалась с тем фактом, что они находятся на самом дне строгой иерархии, созданной городом.
У нее по спине пробежал холодок.
Она ощутила холод не из-за осознания того, что они находятся на дне, но из-за реальности, в которой одни люди так подавляли и правили другими людьми. Не по себе ей стало и потому, что сама она не поняла этого раньше.
О, какой беззаботной она была.
Лили покачала головой. Ее красивые, льняные волосы всколыхнулись.
— Дело не в маме, а в папе.
— Гецуяку-сан? С ним что-то случилось?
— Ему пришлось идти на работу, хоть сегодня и Святой Праздник.
Святой Праздник был одним из самых почитаемых празднеств Номера 6. Образовательные учреждения и государственные организации, само собой, в этот день закрывались, как и большинство городских магазинов и офисов. Большая часть горожан собиралась на площади перед ратушей, чтобы восхищенно слушать речь мэра и отмечать рождение и расширение города. Участие с прошлого года стало обязательным. Заставив граждан проходить на площадь через ворота, власти могли сразу узнавать, кто из них участвовал в мероприятиях. В отношении любого отсутствующего горожанина, у которого не было для этого весомой причины, соответствующей установленным властями критериям, проводилось тщательное расследование. Ходили слухи, что это больше походило на допросы.
Каран казалось, что в эти дни в город давил все сильнее. Но все равно, многие участвовали в мероприятиях не из-за принуждения, а по собственному желанию. Они собирались по собственной воле и размахивали расшитыми золотом белыми флагами. По собственной воле — так ли это?
— Мадам, выпечка.
Лили заморгала. Каран поняла, что сжала в кулаке крават.
— О, господи, один я испортила. Итак, — быстро продолжила она, — Гетсуяку-сан не смог взять выходной?
— Не смог…
Святой Праздник был большим событием, но множество людей все равно, как обычно, пошли на работу, или просто вынуждены были работать. Каран была одной из них. Без работы она не могла жить. Торты и сладкие булочки прекрасно продавались в праздничные дни. Грубо говоря, в такие дни «деньги сами в руки шли». Каран решила использовать эту причину, чтобы не участвовать в церемонии в этом году. В свою Заявку на Не-Участие, которая нужно было предоставить заранее, она должна была внести описание работы, месячную прибыль и предполагаемую сумму, которую может заработать во время праздника. Она так же должна была лично сдать заявку. Хоть это и были дополнительные хлопоты и куда как легче было просто закрыть магазин и принять участие в празднике, Каран предпочла этого не делать.
Я не могу позволить, чтобы меня толкали к более легкому пути.
Она всегда позволяла навести себя на более легкий выбор. Каран забыла, что значит плыть против течения. Она позволила своему сердцу окоченеть и слишком легко влилась в поток. Разве не узнала она на горьком опыте, к чему это привело?
Ее сына забрали.
Лучшую подругу ее сына забрали.
Все самое важное для нее забирали неожиданно и несправедливо. Она больше не позволит потоку уносить себя. Она вонзит каблуки в землю, иначе ей стыдно будет снова смотреть в глаза Сиону или Сафу. Она не сможет свободно обнять их, когда они придут домой. Это было последнее, что Каран хотела бы потерять.
— Лили, ты скучаешь без папы? Но, думаю, раз это его работа, то ничего не поделаешь, хех.
— Нет, — запротестовала Лили. Она снова покачала головой. — Мама уже сказала, что тут ничего не сделаешь. Но дело не в этом. Я не скучаю по папе. Я помогаю Вам с магазином, мадам, это так увлекательно. Все мои друзья обзавидовались, когда я сказала им, что буду работать в булочной — так что я не скучаю, я просто… я… беспокоюсь.
— О своем отце?
Лили кивнула.
— Почему? Случилось что-то, вызвавшее твое беспокойство, Лили?
— Да нет, вроде, — сказала она неуверенно. — Папа всегда целует меня в щеку перед уходом на работу. Говорит, это приносит ему счастье. Он сказал, это что-то вроде талисмана на удачу.
— Боже, ну разве не мило с его стороны.
— Ага. Он самый лучший. Но сегодня он забыл. Он ушел на работу, не поцеловав меня. Он ушел, пока мы с мамой говорили на кухне… он даже не сказал, что уходит. Просто ушел.
— Может, он спешил.
— Не знаю. Но он и не позавтракал толком. Всего пол-ломтика хлеба и кофе. Еще и вздыхал. Вот так.
Лили опустила плечи и выдохнула воздух.
Каран ощутила прилив любви к ней.
Лили по-своему волновалась за отца.
— Может, у него проблемы, может, он устал, — она замечала эти мелкие перемены в своем отчиме, втором супруге матери, своим острым взглядом. И она беспокоилась за него. Лили в раннем детстве пережила потерю отца, случившуюся прямо у нее на глазах. Неужели ее доброту породил тот случай?
— Лили…
Каран испытывала любовь к этой крошечной душе. Она присела на корточки, чтобы посмотреть Лили прямо в глаза, и погладила ее льняные волосы.
— Улыбайся. Твоя улыбка — мой талисман на удачу. Мне грустно, когда я вижу, как ты хмуришься, Лили.
— Мадам… Папа не поцеловал меня сегодня, но это ничего, верно? Бог защитит папу, так ведь?
— Конечно. Знаю: почему бы тебе не поцеловать своего папу, когда он вернется домой?
— Точно, так и сделаю.
— с Хорошо, давай откроем магазин, ладно? Можешь выложить краваты на поднос и поставить его на полку?
Пи-пи.
Она услышала попискивание.
— Мистер Мышь! Ты еще здесь? — радостно заверещала Лили. Коричневая мышка морщила свой нос под столом. Она сложила передние лапки вместе и покивала головой. Каран быстро поняла, что это был прощальный жест.
— Ты возвращаешься к своему хозяину?
И к моему сыну?
Каран отломала кусочек от кравата, который ранее раздавила в кулаке, и положила перед мышкой. Мышь взяла его передними лапками и, не колеблясь, начала грызть.
— Мадам, смотрите, мистер Мышь и выпечка одного цвета.
— Ох. Если подумать, так и есть. У тебя мех такого же цвета, что и Крават.
Пи-пи-пи.
Мышка подняла голову и посмотрела на Каран. У животного были глаза-бусинки виноградного цвета.
— Крават… так это твое имя? Крават?
Пи-пи.
Мышь будто ответила: «Да, так и есть».
— Крават. Какое милое имя. Ну, прощай тогда, Крават. Пожалуйста, передай своему хозяину, что я благодарна. Эти его слова так поддержали меня… Я очень, очень благодарна. Пожалуйста, скажи это ему. И если можешь, скажи и Сиону тоже. Что я жду — что мама всегда будет ждать и никогда не сдастся. Так что передай ему, пусть возвращается живым.
(Воссоединение настанет. Нэдзуми).
Короткое письмо, полученное от Нэдзуми. Сколько смелости придали ей эти слова.
(Воссоединение настанет. Нэдзуми).
Каким же убедительным и отважным было это сообщение. Оно поддерживало ее рушащееся сердце все это время. Нэдзуми, будет ли у меня возможность обнять тебя? Смогу ли я обхватить руками Сиона? Я ведь могу ждать и верить, что однажды смогу?
Крават расправился с последним кусочком, сложил передние лапки вместе и качнул головой. Затем он поспешил прочь в угол комнаты и быстро исчез из поля зрения Каран.
— Вот он и убежал, — Лили нахмурилась. — Он навсегда ушел?
— Нет, мы его еще увидим. Когда-нибудь точно. Верно, давай открывать магазин. Дел будет много, я рассчитываю на тебя, Лили.
— Да, мисс Хозяйка! Оставьте это мне.
Лили склонилась в театральном поклоне. Каран, смеясь, открывала двери магазина. Она увидела небо. От яркой синевы глаза слезились. Ветер был холодным, но день обещал быть солнечным. Кажется, погода будет замечательной…
Она ощутила холодок. По коже побежали мурашки.
Что? Что это?
Она инстинктивно сжала руки вместе. Было холодно. Ее казалось, что все ее тело холодеет изнутри. Пусть и на короткий миг, она почувствовала, как каменеет ее лицо и коченеют руки. Волоски на теле стали дыбом.
Она почувствовала, как ощетинилась ее кожа. Снова и снова. Что-то приближалось к ней, что-то невидимое для нее.
Мимо прошла толпа болтающих людей с флагами в руках. Они участвовали в шествии от Затерянного Города к ратуше. Она увидела несколько знакомых лиц. Были те, кто приветственно кивали Каран; те, кто смотрел на нее с любопытством; те, кто замедлял шаг, чтобы вдохнуть аромат выпечки, растекающийся по улице. Там был отец, державший за руку ребенка; молодые пары; старая женщина, одевшая шляпу поверх белых волос.
Они пойдут к ратуше и там примут участие в церемонии. В середине маршрута все участники предположительно должны были получить коробки с обедом от городских властей. На каждом лице сияла спокойная улыбка, как будто они наслаждались пикником в выходной день.
Каран могла лишь стоять на месте.
Дрожь.
Она чувствовала, как покрывается гусиной кожей. Каран дрожала, глядя в небо. Оно было чистым и голубым. Зимнее небо, похожее на голубое стекло, потянулось над головой. Но что-то было там, в этом небе. Она это чувствовала.
Она не видела и не слышала. Она просто чувствовала.
Там что-то было.
Что-то надвигалось.
День Святого Праздника, 2017. Неизвестное время. Комната в руинах, Западный Квартал.
Инукаши проснулся. Он заснул, сам того не заметив. Какая редкость. Интересно, когда я в последний раз так спал. Наверное, еще в младенчестве, когда сосал грудь своей мамы-собаки. Смерть в Западном Квартале всегда была рядом, насилие и грабеж были обычным делом. Вооруженные воры могли в любое время проскользнуть к нему на руины. Он не мог расслабиться, даже несмотря на собак. Инукаши прекрасно понимал, в какой страшной среде живет, какой ужас она скрывает. Поэтому он никогда не спал крепко. Его нервы всегда были начеку, чтобы тут же засечь любую надвигающуюся опасность, неважно, в полночь или на рассвете. Он походил на маленького дикого зверька.
Но в этот раз он крепко уснул. Он не мог в это поверить; он, пусть и на время, но потерял бдительность.
Это просто усталость?
Инукаши взъерошил свою челку. Я просто выжат из-за того, что должно произойти — того, что я должен сделать. Наверное, так и есть. Даже желудок от нервов разболелся.
Из-за вас, ребятки, у меня совсем нет сил, вы в курсе? Вы ни на что не годны. Хуже, чем чума.
Он попытался излить жалобы на воображаемых Нэдзуми и Сиона. Нэдзуми оставался безразличным, но Сион виновато втянул голову в плечи. Инукаши снова взъерошил челку. Он хорошенько потянулся и покрутил шеей.
Хм-м?
Он чувствовал себя лучше, чем ожидал. Он был очень голоден, но не до боли. Он хорошо выспался, ему казалось, что по его телу струится энергия. Так мое тело хотело спать не потому, что дико устало, а чтобы накопить энергии.
Блин, ты это серьезно, да?
Он неосознанно прищелкнул языком. Чем больше он связывался с Нэдзуми и Сионом, тем сильнее запутывался, в чем же заключалось его настоящее мнение. Чувства, которые он хранил в глубине души, просачивались наружу. Из-за этого он раздраженно прищелкнул языком. Но в то же время он был этому рад.
Да, я весьма серьезно к этому отношусь.
Он попробовал свистеть. Черная собака у его ног дернула ушами.
Мое решение — бороться вместе с ними.
А это значило верить. Думаю, это значит… где-то внутри, я пытаюсь поверить в них, в будущее и, более того, в себя.
Неприятный гортанный звук вырвал Инукаши из его мыслей. Рикига свернулся на одеяле и громко храпел. Рядом с ним валялись несколько бутылок из-под выпивки. Казалось, при каждом выдохе он испускал алкогольные пары. Инукаши стало плохо.
— Боже. Он яркий пример взрослого, на которого точно не захочешь походить, — с отвращением фыркнул Инукаши. Он посмотрел в угол комнаты. Между двух свернувшихся собак выглядывало фиолетовое одеяло. Рикига принес его для ребенка. Мужчина с гордостью утверждал, что подобрал его под цвет глаз Сионна, но Инукаши думал, что этот фиолетовый был безвкусным и вульгарным. Он и рядом не стоял с цветом глаз Сионна. Но одеяло Инукаши принял с радостью, поскольку в Западном Квартале они были роскошью, которой не стоило разбрасываться.
— Сионн?
Ребенок молчал. Не было даже звука дыхание. Сердце Инукаши затрепетало.
Оу, да ладно…
Младенцы и малыши не часто выживали в суровых условиях Западного Квартала. Голод, переохлаждение, болезни, несчастные случаи и детоубийство. И внезапная смерть. Смерть вечно скиталась в поисках жертвы, меняя форму и обличие каждый раз. Беспомощные дети становились добычей хищной птицы смерти.
— Ты ведь не умер, да? Что еще за шутки.
Он сгреб одеяло целиком. На его блеснули фиолетовые глаза, так похожие на глаза Сиона. Инукаши казалось, что он узрел глубокую тьму. Это был цвет тьмы, блеснувший на миг сквозь множество слоев черного. Сионн моргнул. Он сморщил свои полные губы, будто требуя молока. У Инукаши камень с души свалился.
— Сионн, ты жив. Не пугай меня так.
Фиолетовые глаза отвели взгляд. Сионн дернулся на руках у Инукаши. Инукаши быстро перехватил ребенка поудобнее, чтобы не уронить его. Малыш не смеялся и не плакал — он просто смотрел на что-то прямо перед собой. Инукаши казалось, что он держит на руках какое-то странное существо.
— Что такое? На что ты смотришь?
Взгляд Сионна не был направлен на что-то в комнате; он был где-то еще, где-то далеко. Инукаши не знал, куда ведет этот взгляд.
— Сионн…
Что в тебя вселилось? Почему ты так смотришь? Что же ты там видишь, Сионн?
Снедаемый неопределенностью, Инукаши отчаянно обнял ребенка.
Ветер шумел, проносясь над развалинами.



[1] Вообще, последняя фраза более известна как «Оставь надежду, всяк сюда входящий», но стихотворный перевод Лозинского уместнее для эпиграфа.

Комментариев нет:

Отправить комментарий